Глава одиннадцатая О злоключениях Дигори и его дяди  Вы скажете, животные были очень глупы, не признав в дяде Эндрью такого же существа, как Фрэнк и дети. Но вспомните, они ничего не знали об одежде. Им казалось, что платьице Полли, курточка Дигори, котелок Фрэнка – то же самое, что перья или мех. Они бы и этих троих не признали одинаковыми, если бы те с ними не заговорили и если бы им не сказала об этом Земляничка. Дядя был выше детей и худее кебмена. Носил он всё чёрное, кроме манишки (не слишком белой теперь), а седое гнездо волос особенно отличало его от прочих людей. Как тут не растеряться? К довершению всего он не говорил. Правда, говорить он пытался. Когда бульдог спросил его, кто он, дядя, ничего не разобрав, льстиво пролепетал: «Собачка, собачечка…», но звери его не поняли, как и он их. Оно и лучше, ибо какая собака, тем более – говорящая, стерпит такие слова? Все равно что называть, скажем, вас: «Мальчичек, мальчишечка». Тогда дяде Эндрью стало дурно. – Ну вот, – сказал кабан, – это дерево. Так я и думал. (Не забывайте, при них никогда никто не падал в обморок и вообще не падал.) Бульдог обнюхал дядю, поднял голову и сказал: – Это зверь. Точно зверь. Вроде тех троих. – Навряд ли, – сказал один из медведей. – Звери так не падают. Мы вот не падаем! Мы стоим. – Он встал на задние лапы, сделал шаг назад и повалился на спину. – Третья шутка, третья шутка! – закричала галка в полном восторге. – Нет, это дерево, – сказал другой медведь, – на нём пчелиное гнездо. – Мне кажется, – заметил барсук, – он пытался заговорить. – Это ветер шумел, – вставил кабан. – Неужели ты думаешь, – сказала галка барсуку, – что это говорящее животное? Он же не говорил слов! – Нет, всё-таки, – возразила слониха (слон, её муж, ушёл, как вы помните, с Асланом), – всё-таки это животное. Вон тот сероватый тычок – вроде морды, эти дырки – глаза и рот, носа нет… хм… да… не буду придирчивой, нос мало у кого есть… – И она с понятной гордостью повела хоботом. – Решительно возражаю! – сказал бульдог. – Она права, – сказал тапир. – Знаете, – вмешался осёл, – наверное, это неговорящее животное, но думает, что оно говорящее. – Нельзя ли его поставить прямо? – спросила слониха и обвила дядю хоботом, чтобы приподнять. К несчастью, она не разобрала, где у него низ, где верх, и поставила на голову, так что из карманов его посыпались два полусоверена, три кроны и один шестипенсовик. Но дядя Эндрью снова свалился.  – Ну вот! – закричали другие звери. – Какое это животное, если оно не живое? – А вы понюхайте! – не сдался бульдог. – Нюхать – ещё не всё, – сказала слониха. – Чему же верить, если не чутью? – удивился бульдог. – Мозгам, наверное, – застенчиво отвечала она. – Решительно возражаю! – заявил бульдог. – Во всяком случае, – продолжала слониха, – что-то с ним делать надо. Наверное, это лазло, и мы должны показать его Аслану. Как по-вашему, животное он или дерево? – Дерево, дерево! – закричали многие. – Что ж, – сказала слониха, – значит, посадим его в землю. Выкопаем ямку… Кроты быстро выкопали её, и звери стали спорить, каким концом совать туда дядю. Одни говорили, что ноги – это ветки, а серая масса – корни, переплетённые в клубок. Другие утверждали, что корни – это два отростка, они и грязнее, и длиннее. В общем, сунули вниз ногами. Когда землю утрамбовали, она доходила ему до бёдер. – Какой-то он чахлый, – сказал осёл. – Надо бы его полить, – сказала слониха. – Не обессудьте, но мой нос очень бы… – Решительно возражаю! – вставил бульдог. Однако умная слониха спокойно пошла к реке, набрала воды в хобот, вернулась, стала поливать дядю, и поливала, и поливала, пока вода не потекла потоком с фалд, словно он купался одетым. Наконец, он пришёл в себя. На том мы его пока и оставим. Пусть поразмыслит о своих злодеяниях (если хватит разума), а мы вернёмся к более важным событиям. Земляничка тем временем приблизилась к Совету зверей. Дигори не посмел бы прервать их беседу, но Аслан сразу дал знак, и звери расступились. Спрыгнув на землю, Дигори встал лицом к лицу со Львом. Тот был больше и величественнее, красивее и страшнее, чем ему прежде казалось, и Дигори не решался взглянуть ему в глаза. – Простите, мистер Лев… мистер Аслан… сэр, – проговорил Дигори. – Не дадите ли… то есть, нельзя мне… что-нибудь для мамы?.. Она больна. Он надеялся, что Лев скажет: «Можно». Он боялся, что Лев скажет: «Нельзя». Но тот сказал совсем иное: – Вот он. Вот мальчик, который это сделал. – И поглядел не на него, а на своих советников. «Что же я сделал?» – подумал Дигори. – Сын Адама, – сказал Лев, – расскажи добрым зверям, почему в моей стране оказалась злая колдунья. Дигори хотелось ответить иначе, мыслей десять мелькнули в его мозгу, но он тихо сказал: – Я привёл её, Аслан. – Зачем? – Я хотел убрать её из моего мира. – Как она очутилась в твоём мире? – Из-за волшебства. Лев молчал, а Дигори знал, что сказал не всё. – Это мой дядя виноват, – продолжал он. – Он загнал нас хитростью в другой мир, дал волшебные кольца… мне пришлось туда отправиться, потому что Полли он послал первую… а в таком месте, называется Чарн, мы встретили ведьму… – Встретили? – переспросил Аслан, и голос его немного походил на рычание. – Она проснулась, – сказал Дигори, побледнел и сказал честно: – Я её разбудил. Я хотел узнать, что будет, если позвонишь в колокол. Полли не хотела, она не виновата… я с ней даже подрался. Я знаю, что нельзя было. Наверное, меня заколдовала надпись… – Ты так думаешь? – тихо спросил Лев. – Нет, – сказал Дигори. – Не думаю. Я и тогда притворялся. Лев долго молчал, а Дигори думал: «Ничего у меня теперь не выйдет. Ничего я для мамы не получу». Когда Лев заговорил снова, обращался он к зверям. – Друзья, – сказал он, – хотя мир этот семи часов отроду, сын Адама уже занёс в него зло. – Звери, в том числе лошадь, воззрились на Дигори, и он был бы рад провалиться сквозь землю. – Но не падайте духом. Зло это не скоро породит другое зло, и я постараюсь, чтобы самое худшее коснулось одного меня. А пока сотни лет мир этот будет радостным и добрым. Но поскольку зло принёс сын Адама, дети Адама и помогут исправить его. Подойдите ко мне! Это он сказал Полли и Фрэнку, подоспевшим к концу его речи. Полли держала Фрэнка за руку и неотрывно глядела на Льва. Фрэнк, взглянув на Льва, снял котелок, без которого никто его ещё не видел, и стал моложе и красивее, меньше похож на кебмена, больше – на крестьянина. – Я давно знаю тебя, сын мой, – сказал ему Аслан. – Знаешь ли ты меня? – Нет, сэр, – отвечал Фрэнк. – Встречать я вас не встречал, но что-то такое чувствую… вроде где-то видел. – Хорошо, – сказал Лев. – Ты чувствуешь вернее, чем помнишь, и узнаёшь меня лучше, чем знал. Нравится тебе этот край? – Что говорить, неплохо у вас, – сказал Фрэнк. – Хочешь остаться здесь навсегда? – Понимаете, сэр, я человек женатый. Была бы тут жена, другое дело. На что нам с ней город, мы оба деревенские. Аслан встряхнул гривой, открыл пасть, издал один долгий звук – не громкий, но могучий, – и сердце у Полли затрепетало. Она знала: тот, кого Лев позвал, услышит его где угодно и придёт во что бы то ни стало, сколько бы миров и столетий ни разделяли их. Поэтому она не очень удивилась, когда молодая женщина с честным милым лицом возникла ниоткуда и встала рядом с нею. Полли сразу поняла, что это и есть жена Фрэнка и что перенесли её сюда не мерзкие кольца – она прилетела быстро, просто и тихо, как птица летит в своё гнездо. По-видимому, она только что стирала, ибо на ней был фартук, а на руках, обнажённых до локтей, засыхала пена. Всё это к ней очень шло. Успей она приодеться (скажем, надеть свою шляпу с вишнями), она была бы похуже. Конечно, она думала, что видит сон, и потому не кинулась к мужу и не спросила, что это с ними. Однако, взглянув на Льва, она усомнилась, сон ли это, хотя и не слишком испугалась. Она сделала книксен – деревенские девушки ещё умели тогда их делать, – потом подошла к мужу, взяла его под руку и несмело огляделась. – Дети мои, – сказал Аслан, пристально на них глядя, – вы будете первым королем и первой королевой Нарнии. Кебмен разинул рот, жена его покраснела. – Правьте этими созданиями, и будьте к ним справедливы, и защищайте их от врагов. А враги будут, ибо в мир этот проникла злая колдунья.  Фрэнк прокашлялся и сказал: – Прошу прощения, сэр, и спасибо вам большое и за неё, и за меня, но я такое дело не потяну. Учился мало. – Скажи мне, – спросил Лев, – можешь ты справиться с плугом, с лопатой и вырастить здесь пищу? – Да, сэр, вообще-то могу, вроде бы учили… – сказал Фрэнк. – Ты можешь быть честным и милостивым? Можешь помнить, что они – не рабы, как их немые собратья в твоём мире, а говорящие звери и свободные граждане? – Как же, сэр, – отвечал кебмен. – Что-что, а их я не обижу. – Ты можешь воспитать твоих детей и внуков так, чтобы и они не обижали? – продолжал Лев. – Попробую, сэр. Попробуем, а, Нелли? – Ты можешь не делить ни детей, ни зверей на любимых и нелюбимых? Можешь помешать одним подчинять или мучить других? – О чём разговор! – вскричал Фрэнк. – В жизни такого не терпел и другим не позволю (голос его становился все мягче и звонче – наверное, так, как сейчас, он говорил в юности, когда ещё не перенял городской хрипловатой скороговорки). – А если в страну придут враги (помни, они придут), будешь ли ты первым в бою, последним – в отступлении? – Понимаете, сэр, – очень медленно сказал Фрэнк, – этого никто не знает, пока не проверит в деле. Может, я не из смелых. В жизни ни с кем не дрался, только на кулачках. Ну, ничего, постараюсь… то бишь, надеюсь, что постараюсь… сделаю, что могу. – Что же, – сказал Аслан, – ты можешь всё, что требуется от короля. Я тебя короную. Ты, и дети твои, и внуки будете счастливо править Нарнией и Орландией, которая лежит к югу отсюда, за горами. А тебе, моя маленькая дочь, – обратился он к Полли, – я тоже очень рад. Скажи, ты простила своему другу то, что он сделал в пустынном дворце страшной страны Чарн? – Да, Аслан, простила, – сказала Полли.
– Это хорошо, – сказал Аслан. – Ну, сын Адама…
Глава двенадцатая. Приключения Землянички
| 
