~• Нарния •~

Миновав ворота, Шаста побежал дальше, сперва – по траве, потом – по вереску. Он ни о чём не думал и ничего не загадывал, только бежал. Ноги у него подкашивались, в боку сильно кололо, пот заливал лицо, мешая смотреть, а к довершению бед он чуть не вывихнул лодыжку, споткнувшись о камень.

Деревья росли всё гуще. Прохладней не стало – был один из тех душных пасмурных дней, когда мух вдвое больше, чем обычно. Мухи эти непрестанно садились ему на лоб и на нос, он их не отгонял.

Вдруг он услышал звук охотничьего рога – не грозный, как в Ташбаане, а радостный и весёлый. И почти сразу увидел пёструю, весёлую толпу.

На самом деле то была не толпа, а всего человек двадцать в ярко-зелёных камзолах. Одни сидели в седле, другие стояли, держа коней под уздцы.

В самом центре высокий оруженосец придерживал стремя для своего господина, а господин этот был на диво приветливым, круглолицым, ясноглазым королём.

Завидев Шасту, король не стал садиться на коня. Лицо его просветлело. Он громко и радостно закричал, протягивая к мальчику руки:

– Корин, сынок! Почему ты бежишь, почему ты в лохмотьях?

– Я не принц Корин, – еле выговорил Шаста. – Я… я его видел в Ташбаане… он шлёт вам привет.

Король глядел на него пристально и странно.

– Вы король Лум? – задыхаясь, спросил Шаста и продолжал, не дожидаясь ответа: – Бегите… в Анвард… заприте ворота… сюда идет Рабадаш… с ним двести воинов.

– Ты уверен в том, что говоришь? – спросил один из придворных.

– Я видел их, – отвечал Шаста. – Видел своими глазами. Я проделал тот же путь.

– Пешком? – удивился придворный.

– Верхом, – отвечал Шаста. – Лошади сейчас у отшельника.

– Не расспрашивай его, Дарин, – сказал король. – Он не лжёт. Подведите ему коня. Ты умеешь скакать во весь опор, сынок?

Шаста, не отвечая, взлетел в седло и был несказанно рад, когда Дарин сказал королю:

– Какая выправка, ваше величество. Несомненно, этот мальчик знатного рода.

– Ах, Дарин, – сказал король, – об этом я и думаю! – И снова пристально посмотрел на Шасту добрыми серыми глазами.

Тот и впрямь прекрасно сидел в седле, но совершенно не знал, что делать с поводьями. Он внимательно, хотя и украдкой, глядел, что делают другие (как глядим мы в гостях, когда не знаем, какую взять вилку), и всё же надеялся, что конь сам разберёт, куда идти. Конь был не говорящий, но умный; он понимал, что мальчик без шпор – ему не хозяин, поэтому Шаста вскоре оказался в хвосте отряда.

Впервые с тех пор, как он вошел в Ташбаан, у него полегчало на сердце, и он посмотрел вверх, чтобы определить, насколько приблизилась вершина. Однако он увидел лишь какие-то серые комья. Он никогда не бывал в горах, и ему показалось очень занятным проехать сквозь тучу. «Тут мы и впрямь в небе, – подумал он. – Посмотрю, что в туче, внутри. Мне давно хотелось…»

Далеко слева садилось солнце.

Дорога теперь была нелёгкая, но двигались они быстро. Шаста всё ещё ехал последним. Раза два, когда тропа сворачивала, он на мгновение терял других из вида (по сторонам стоял густой, сплошной лес).

Потом они нырнули в туман, или, если хотите, туман поглотил их. Всё стало серым. Шаста не подозревал, как холодно и мокро внутри тучи и как темно. Серое слишком уж быстро становилось чёрным.

Кто-то впереди отряда иногда трубил в рог; и звук этот был всё дальше. Шаста опять никого не видел и думал, что увидит, когда минет очередной поворот. Но нет – и за поворотом он не увидел никого. Конь шёл шагом. «Скорей, ну, скорей!» – сказал ему Шаста. Вдалеке протрубил рог. Игого вечно твердил, что нельзя и коснуться пяткой его бока, и Шаста думал, что, если он коснётся, произойдет что-то страшное. Но сейчас он задумался. «Вот что, конь, – сказал он. – Если ты будешь так тащиться, я тебя… ну… как бы пришпорю. Да, да!» Конь не обратил на это внимания. Шаста сел покрепче в седло, сжал зубы и выполнил свою угрозу.

Толку не было – конь буквально шагов пять протрусил рысью, не больше. Совсем стемнело, рог умолк, только ветки похрустывали справа и слева.

– Куда-нибудь, да выйдем, – сказал Шаста. – Хорошо бы не к Рабадашу!..

Коня своего он почти ненавидел, и ему хотелось есть.

Наконец он доехал до развилки. Когда он прикидывал, какая же дорога ведет в Анвард, сзади послышался цокот копыт. «Рабадаш! – подумал он. – По какой же он пойдёт дороге? Если я пойду по одной, он может пойти по другой, если я буду тут стоять – он меня, наверное, схватит». И он спешился и как можно быстрее повёл коня по правой дороге.

Цокот копыт приближался; минуты через две воины были у развилки. Шаста затаил дыхание. Тут раздался голос:

– Помните мой приказ! Завтра, в Нарнии, каждая капля их крови будет ценней, чем галлон вашей. Я сказал: «Завтра». Боги пошлют нам лучшие дни, и мы не оставим живым никого между Кэр-Паравалем и Западной Степью. Но мы ещё не в Нарнии. Здесь, в Орландии, в замке Лума, важно одно: действовать побыстрей. Возьмите его за час. Вся добыча – ваша. Убивайте всех мужчин, даже новорождённых младенцев, а женщин, золото, камни, оружие, вино делите, как хотите. Если кто уклонится от битвы, сожгу живьём. А теперь во имя великой Таш – вперёд!

Звеня оружием, отряд двинулся по другой дороге. Шаста много раз за эти дни повторял слова «двести лошадей», но до сих пор не понимал, как долго проходит мимо такое войско. Наконец последний звук угас в тумане, и Шаста вздохнул с облегчением. Теперь он знал, какая из дорог ведёт в Анвард, но двинуться по ней не мог. «Что же делать?» – думал он. Конь тем временем шёл по другой дороге.

«Ну, куда-нибудь я приеду», – утешал себя Шаста. И впрямь, куда-то дорога вела; лес становился всё гуще, воздух – всё холоднее. Резкий ветер словно бы пытался и не мог развеять тумана. Если бы Шаста бывал в горах, он бы понял, что это значит: они с конём были уже очень высоко.

«Какой я несчастный!.. – думал Шаста. – Всем хорошо, мне одному плохо. Король и королева Нарнии, да и свита их, бежали из Ташбаана, а я остался. Аравита, Уинни и Игого сидят у отшельника и горя не знают, а меня, конечно, послали сюда. Король Лум и его люди, наверно, уже в замке и успеют закрыть ворота, а я… да что и говорить!..»

От голода, усталости и от жалости к себе он горько заплакал.

Но как только слёзы потекли по его щекам, он почувствовал, что за ним кто-то идёт. Он не видел ничего, слышал только дыхание, и ему казалось, что неведомое существо – очень большое. Он вспомнил, что в этих краях живут великаны. Теперь ему было о чём плакать – но слёзы сразу высохли.

Что-то (или кто-то) шло так тихо, что Шаста подумал, не померещилось ли ему, и успокоился, но тут услышал очень глубокий вздох и почувствовал на левой щеке горячее дыхание.

Если бы конь был получше – или если бы он знал, как с ним справиться, – он бы пустился вскачь; но он понимал, что это невозможно.

Конь шёл неспешно, а существо шло почти рядом. Шаста терпел, сколько мог, наконец он спросил:

– Кто ты такой? – И услышал негромкий, но очень глубокий голос:

– Тот, кто долго тебя ждал.

– Ты… великан? – тихо спросил Шаста.

– Можешь звать меня великаном, – отвечал голос. – Но я не из тех созданий, которых ты назвал бы великанами.

– Я не вижу тебя, – сказал Шаста и вдруг страшно испугался. – А ты… ты не мёртвый? Уйди, уйди, пожалуйста! Что я тебе сделал! Нет, почему мне хуже всех?

Тёплое дыхание коснулось его руки и лица.

– Ну как, живой я? – спросил голос. – Расскажи мне свои печали.

И Шаста рассказал ему всё – что он не знает своих родителей, что его растил рыбак, что он бежал, что за ним гнались львы, что он настрадался от страха среди усыпальниц, а в пустыне были звери, и было жарко, и хотелось пить, а у самой цели ещё один лев погнался за ними и ранил Аравиту. Ещё он сказал, что давно ничего не ел.

– Я не назвал бы тебя несчастным, – сказал голос.

– А то как же! И львы за мной гнались, и…

– Лев был только один, – сказал голос.

– Да нет, в первую ночь их было два, а то и больше, и ещё…

– Лев был один, – сказал голос. – Он быстро бежал.

– А ты откуда знаешь? – удивился Шаста.

– Это я и был, – отвечал голос.

Шаста онемел от удивления, а голос продолжал:

– Это я заставил тебя ехать вместе с Аравитой. Это я согревал и охранял тебя среди усыпальниц. Это я – уже львом, а не котом, – отогнал от тебя шакалов. Это я придал лошадям новые силы в самом конце пути, чтобы ты успел предупредить короля Лума. Это я, хотя ты того и не помнишь, пригнал своим дыханием к берегу лодку, в которой лежал умирающий ребёнок.

– И Аравиту ранил ты?

– Да, я.

– Зачем же?

– Сын мой, – сказал голос, – я говорю о тебе, не о ней. Я рассказываю каждому только его историю.

– Кто ты такой? – спросил Шаста.

– Я – это я, – сказал голос так, что задрожали камни. – Я – это я, – громко и ясно повторил он. – Я – это я, – прошептал он едва слышно, словно слова эти прошелестели в листве.

Шаста уже не боялся, что кто-то его съест, и не боялся, что кто-то – мёртвый. Но он боялся – и радовался.

Туман стал серым, потом белым, потом сияющим. Где-то впереди запели птицы. Золотой свет падал сбоку на голову лошади. «Солнце встаёт», – подумал Шаста и, поглядев в сторону, увидел огромнейшего льва. Лошадь его не боялась или не видела, хотя светился именно он, солнце ещё не встало. Лев был очень страшный и невыразимо прекрасный.

Шаста жил до сих пор так далеко, что ни разу не слышал тархистанских толков о страшном демоне, который ходит по Нарнии в обличье льва. Тем более не слышал он правды об Аслане, Царе царей. Но, взглянув на льва, он соскользнул на землю и поклонился ему. Он ничего не сказал, и сказать не мог, и знал, что говорить не нужно.

Царь царей коснулся носом его лба. Шаста посмотрел на него, глаза их встретились. Тогда прозрачное сияние воздуха и золотое сияние льва слились воедино и ослепили Шасту, а когда он прозрел, на зелёном склоне, под синим небом, были только он и конь да на деревьях пели птицы.